Еврейская земледельческая колония Нагартав

Одно из моих обязанностей в детстве было встречать возвращающееся с пастбища стадо. Перед закaтом солнца я, как и многие сверстники дети 6-8 лет, спешила на край колонии встречать коров. С собой захватывали корочку хлеба натертую чесноком с солью, камешки для игр и длинную палку. За пределами колонии останавливались, аппетитно жевали хлеб и играли камешками. Вдруг поднималась туча пыли - стадо коров приближалось! Вмиг все дети вскакивали на ноги и пулей устремлялись в тучу пыли.

Обычно все коровы знали своих хозяев ("авос"-идиш) и свой двор и приближаясь к нему сами шагали туда. Но иногда среди коров, как и среди людей, попадаются не- послушные - и одна такая была в нашем коровнике. Если её сестры были более не менeе послушные, с небольшим направлением сами шли во двор, то этой было не достаточно пищи которая ждала её во дворе. Когда стадо приближалось к колонии, она выбегала из стада и неслась прямо в огороды крестьян соседней украинской деревни. Больше чем ее рот успевал съесть - ее ноги успевали растоптать. Мой долг был предотвратить подобные случаи. Поэтому, как только стадо приближалось, я врывалась в тучу густой пыли, искала глазами эту непослушную корову, боролась с ней моей палкой, крича до потери голоса, как борется тореодор с бушующим быком. Она поворачивает направо - я перед ней бью палкой по голове и ору "скотина, бешенная, дура!", а она ускользает налево. Я тоже ловко прыгала перед ней и била по голове. Другие коровы уже отдалялись, а я все прыгала направо-налево из последних сил. Обычно мне удавалось загнать ее во двор, после того как она попадала на улицу колонии - шагала как ни в чем не бывало, а я плелась за ней. Когда эта корова заходила во двор я закрывала за ней ворота и вздыхала с облегчением. Жаль, что не сохранились мои снимки после этого - я выглядела уставшей как после похода по пустыне. Ноги босы, платье запачкано, на лице и волосах слой пыли и пота, но на сердце радость. Кто еще знал радость такой победы?

Но были случаи поражения, несмотря на мою быстроту, длинную палку и крики. Однажды эта корова вдруг обманным маневром вырвалась и убежала прямо в поле, почти спелой капусты. Она несется - а я за ней из последних сил. Когда догнала ее в поле - у меня потемнело в глазах при виде того, что она успела натворить. С ужасом увидела бегущего навстречу украинского крестьянина - хозяина поля. Он бил корову беспощадно, проклиная и ее и соседей-евреев. На следущий день он получил от отца 3 рубля за нанесенный ущерб. Корова усмиренная, опустив покорно голову, шагала по улице, а я полная обиды из-за ругани крестьянина, бедная и уставшая покрытая пылью волокла тяжелые ноги. В глазах слезы обиды, а в сердце темнота - как ночь пришедшая в колонию.

Прошли годы. Но когда я вижу стадо коров возвращающееся с пастбища - мое сердце бьется сильнее. Я не знаю почему - может быть это отголосок тех воспоминаний о встрече стада, о кусочке хлеба с чесноком, о играх в камешки с подругами возле дороги и радостными детскими криками с которыми мы бросались в тучу пыли. А может- быть это от шрама воспоминаний о той непослушной корове, оставшегося в моей душе.

В нашей семье не было мальчиков. Я и мои сестры работали по хозяйству. Как младшей дочери мне поручали простые задания - встречать стадо, прогонять несколько раз в день свиней соседней деревни, зарившихся на наше сено и картошку во дворе. То и дело слышался голос мамы или одной из сестер:

- Лея, быстрей! Свиньи уже во дворе! Беги!

- Лея, свиньи уже в огороде!!!

Десятки наших кур несли яйца обычно в одном из углов курятника, но как и в случае с непослушной коровой, были и такие любившие одиночество - и сносили яйца на чердаке. Туда могло пробраться только мое маленькое тело. Раз в несколько дней мне надо было забираться на чердак и собирать яйца. Кроме этого мне поручали бегать в магазины и к соседям. Я хотела играть, но почти все время проходило в разных хлопотах.
По соседству жил сапожник. В его семье тоже было много девочек, как и у нас. Одна из них - моя сверстница. Я всегда завидовала ей и ее сестрам.Так как они были дочерями ремесленника, у них не было многих обязанностей по хозяйству, они всегда были чистые и причесанные, у них было много времени для детских игр. А иногда подруга завидовала мне - например когда молотили сено. Мы, дети, садились на молотилку, запряженную лошадьми, добавляя ей вес, а она чем тяжелей тем эффективней. Я не знаю кто получет радости больше: дети катающиеся на деревянных конях и игрушечных поездах, в современном луна-парке или я тогда. Кони крутились по кругу на огромной скорости перемалывая сено, кругом стояла пыль, попадая в глаза, нос и уши. В то время подруга-дочь сапожника смотрела с завистью на меня и это была моя маленькая месть. Радость становилась все больше. И вдруг просыпалось благородство и я звала ее забираться ко мне. И вот мы вдвоем в обнимку несемся, кричим от удовольствия и поем.

На первый взгляд - очень тяжелое детство: ни детского садика, ни игрушек и даже не было красного бантика в косичке. О шоколаде и конфетах не могло быть и речи. Вдобавок - много обязанностей. Но это не так. Разве я не была счастлива кружась на лошадях при помолке сена? Разве не наслаждалась корочкой хлеба с чесноком, как современные дети шоколадом? Разве не радовалось сердце победе над непослушной коровой?

Отец уходил в воскресенье в далекое поле и возвращался в пятницу. Иногда мама готовила любимые папины блюда, надевала чистое платье, брала в одну руку корзину, а другой держала мою и вместе выходили в дорогу на расстояние более 10 км. Путь занимал более двух часов. По дороге мы проходили мимо исскуственного озера с дождевой водой для скота. Я помню вид полей по обе стороны дороги и вид загадочного далекого кладбища с высоким забором. Когда папа видел нас издалека - он махал нам рукой и направлял своих лошадей к нам. Приблизившись, давал лошадям сено и мы втроем садились в тени телеги. Отец ел аппетитно, а мама рассказывала ему о том о сем. Я радостно кружилась вокруг них.

Когда мне было 10 лет, впору сбора урожая, отец будил меня в 2 часа ночи и мы ехали в далекое поле на растояние 15-20 км. Я спросонья ежилась в пустой телеге и кости тряслись от дорожных ухабов. Добиравшись в поле - отец подавал мне стога, а я стоя на телеге принимала и складывала их. Хорошо было на обратном пути расслабиться на стогах и дать отдохнуть уставшему телу. И вот потихоньку поднималось солнце. Я доставала из рюкзака книгу и погружалась в нее. Отец был горд когда по дороге домой нам встречались опоздавшие в поле евреи.

Когда посевы созревали, отец запрягал лошадей, и мы ехали осматривать поля. Я сидела в телеге на пружинчатом сидении между папой и мамой. Посевы красивые и высокие. Родители радуются. Когда отец косил в поле, я собирала в соседнем поле красные цветы гороха и голубые злаковых.

Проходили годы и с ними добавлялись обязанности. Старшие сестры замужем, а на дворе пора сбора урожая. Работать вилами нелегко и мужчине. Солнце печет, пот течет, спина болит и ноги наступают на обрезанные острые стебельки. Глаза поднимаются вверх - далеко ли солнце от западного горизонта? Наконец-то и оно устало, потихоньку поползло вниз и пропадает. Папа распрягает лошадей и связывает им ноги. Они ходят по покошенному полю - их рты в поисках потерянного стебелька. На одном из выступающих бревен телеги я вешаю кастрюлю сварить суп из крупы и поджигаю костер. Под покровом темноты выливаю на свое пыльное и потное тело ведро воды, надеваю чистый халат и причесываюсь.

Папа и я садимся на землю и начинаем вечернюю трапезу: зеленые огурчики, лук, яйцо и суп. Затем отец ложится на стог сена возле телеги и моментально засыпает.Я устраиваюсь на сене в телеге. Я тоже устала от трудового дня и глаза наполовину закрыты, но молодость не дает уснуть и смотрит в звездную ввысь. Тишина простирается над вселенной и я чувствую себя легкой песчинкой в бесконечном космосе. Глаза наконец-то закрываются и я погружаюсь во сны молодой девушки, ждущей грядущего.

Поздний час. Вся вселенная погружена в глубокий сон и кони тоже. Считанные звезды пропадают с неба. И вдруг из моего горла вырывается песня - излияние души. Глаза закрываются, я погружаюсь в мир темноты. Но тут молодой луч света режет глаза и щекочет ресницы. Глаза лениво открываются. Новый день, новое жгучее солнце, острога, пот и усталость. Утренние мухи уже кружатся над остатками ужина. Я быстро соскакиваю с телеги , присоединяюсь к уже работающим , хватаю острога свежего сена. Жаль терять время, столь удобное для работы. Я работаю энергично и самой приятно от темпа. Солнце еще мягкое и гладящее и работать в это время - удовольствие. Работая, то и дело в уголках рта появлялась улыбка - воспоминание о чарующих ночных снах.

С тех пор прошло уже 50 лет. Мне повезло - в Израеле я тоже крестьянка. Но огромная разница между тем тяжелым, примитивным, скупым земледелием и условиями жизни современных земледельцев. Сегодня корова даже самая непослушная не сбежит из стада, а курицы не несут яйца на чердаке. На поле не уходят на недели и даже не на сутки. В полдень отдыхают дома а там и холодильник и газовая печь. В те годы не так готовили пищу. Так как наш район не богат лесами, топили дома блоками из коровьего навоза. Растояние между навозной печкой и газовой плитой - всего одно поколение!

В годы революции прибыли в колонию парни и девушки, члены организации Халуц, для профессиональной сельскохозяйственной подготовки перед предстоящей репатриацией в Палестину. Наша молодежь тоже присоединилась к сионистскому движению. Учили иврит, вели беседы - пока не начались аресты. Нас осудили на сибирскую ссылку. Дни и месяцы мы шли пешком по просторам России: Харьков , Самара, Челябинск до Томска и Семипалатинска. Мы ждали помощь и она пришла. Из Сибири я вернулась на поезде. В Одессе собралась группа счастливчиков-репатриантов в Палестину. Радость была смешана с печалью расставания с друзьями. Кто знает когда увидимся?

И вот наконец-то мы спустились с парохода на землю Родины.

Ита Горовиц (Михморет).

Мой отец унаследовал участок земли от родителей - 25 десятин плодородной земли. В период моего детства у нас были примитивные инструменты для обработки земли.

Жили мы в доме-землянке. Нужно было опуститься несколько ступенек, чтобы попасть в дом. Два окна выходили на улицу, два других во двор. На двери деревянная ручка ,а к ней привязана веревка - чтобы открывать или закрывать дверь. Крыша была покрыта соломой.

В колонии жили примерно 60 еврейских семей земледельцев. Дома у всех были примерно одинаковые да и образ жизни тоже. Границы колонии: с востока река Висунь и большой красивый лес , с запада поля и пастбища, а с севера и юга - деревни украинцев.

В Нагартаве напротив нашего дома была очень красивая синагога, а в ней специальная комната для свадеб. Я очень любила этот уголок.

Начальная школа и ее учителя были еврейскими, а надзор осуществлялся властями. Русские учителя принимали участие в экзаменах и программа обучения была на русском языке. Школа была мне очень дорога и я очень любила ее. Школьное образование предоставлялось нам бесплатно, так как мы были законными гражданами государства и платили налоги, как все российские земледельцы.

Молодые парни- колонисты призывались в армию и служили с 20 до 23 лет.

Мне было суждено застать колонию в период ее перестройки на новый лад.

Красивые дома, новые усовершенствованные сельскохозяйственные орудия, большие стада дойных коров и стада на откорм. В нашем хозяйстве была пара лошадей для работы и поездок, телеги для урожая и зимние сани. Все это приобретено благодаря ссуде ЯКА, данной нам на хороших условиях.

В 1917 году в колонию стали съезжаться молодые сионисты-первопроходцы со всех концов России для обучения сельскому хозяйству.

Я очень любила колонию и избранник моего сердца тоже был сыном колонии.

Вместе мы построили свое хозяйство и вместе работали и жили плодотворной жизнью.

Но очень быстро идиллия прошла. В годы революции, после первой мировой войны, наша колония была разграблена и весь еврейский уклад жизни уничтожен. А я, уже без друга молодости, с тремя малышами оставила Россию и переехала в Эрец-Исраель. Это было в 1925 году.

"Евреи земледельцы в степях России" 1965г

Перевод с иврита Михаэль Хабад