·  О сайте

 ·  История колонии

 ·  История колонии, Зябко М.Н.

 ·  История в фотографиях и документах

 ·  Список жертв геноцида

 ·  Книга Скорби Украины

 ·  Список фронтовиков

    Нагартавцы

 ·  Семьи Нагартава в фотографиях и документах

 ·  План Нагартав (1905 г.)

 ·  Лечебница в степи

 ·  Семья Евзрухин

 ·  Судьба Лейдерман Л.И.

 ·  Лея Фалков, Ита Горовиц

 ·  М.А. Кальман, Р.А.Бецер

 ·  Перлов А.И.

 ·  Энциклопедия большой семьи

 ·  Письма

 ·  Известные Нагартавцы

 ·  Поиск Родственников

 ·  Видео

 ·  Фотоальбом

 ·  Новые публикации

 ·  Пишите нам!

Письма

Письмо Бориса Штеймана

Отклик на статью Ю.В. Котляра История еврейской колонии “Нагартав” (1809-1954)

   Здравствуйте, дорогие!
   С большим интересом прочитал материал о истории еврейской колонии Нагартав. Многие фамилии, упомянутые в тексте, мне знакомы, а некоторые, как С.Сприкут и М.А.Кальман, родственники. Прах моей бабушки Бейлы Штейман (Михайлович, 1886 г.р.), ёё дочери Сары Кричак (Штейман, 1918 г.р.) и сына Сары Додика Кричака (1936г.р.) покоится в братской могиле вместе с другими расстрелянными евреями колонии Нагартав. Мой папа Зяма Штейман родился в колонии Нагартав 7 декабря 1924 года, закончил там семилетку, а в 1940г. поступил в Херсонский финансовый техникум. Направляю Вам фотографии из семейного архива моего отца. Они являются фотоиллюстрацией к статье Юрия Котляра "История еврейской колонии «Нагартав» (1809-1954)"

Перезахоронение в 1969 г. останков евреев-мирных жителей колонии Нагартав, расстрелянных фашистскими извергами 14 сентября 1941 г.

Памятник на братской могиле евреев-мирных жителей колонии Нагартав, расстрелянных фашистскими извергами 14 сентября 1941 г.

   Направляю Вам статью Всеволода Ильина "Последняя жатва. Сентябрь 41-го и финал еврейского земледелия на юге Украины."
   Точно также, как переплелась судьба этих двух колоний Нагартав и Романовка в этой статье, переплелась она и в моей судьбе. Моя мама родом из Романовки, а папа из Нагартава. Когда я бывал в гостях у маминых родственников, то рано или поздно речь обязательно заходила о колонии Романовка, а когда бывал у папиных родственников, то, естественно, речь заходила о колонии Нагартав. Но когда папины и мамины родственники собирались у нас, то тут уже начинались горячие дискуссии, чья колония была лучше, где была школа лучше и лучше учителя, из какой колонии вышло больше знаменитых людей, где правильней говорили на идиш, "у вас говорили «вус», а у нас говорили «вос»" и.т.д и.т.п. Рюмочка водки и общая судьба к концу застолья их примиряли, но это только до новой встречи. В подобных спорах я соблюдал нейтралитет, так как для меня одинаково близки были и те и другие. Сейчас, к огромному сожалению, эти дискуссии прекратились, а может они и продолжаются в ином мире, но нам пока это знать не дано.

   В мои школьные годы родители дважды брали меня с собой на годовщину гибели романовских и нагартавских родственников и односельчан. Сначала мы заезжали в Романовку, побывав у могилы и оставив бабушку и дедушку (маминых родителей) пообщаться с земляками, мы ехали в Нагартав, к братской могиле, где покоятся папины родственники и односельчане. На обратном пути мы опять заезжали в Романовку, забирали бабушку и дедушку и к вечеру возвращались в Херсон. Помню, как мы бродили по улицам Романовки, и дедушка показывал мне дом, где они жили. Кстати, дом сохранился, здание синагоги тоже...

   Прошло уже много лет, и многое уже стёрлось из моей памяти, но то, с какой особой любовью, я бы сказал, даже с нежностью они вспоминали свою Романовку и Нагартав, в моей памяти осталось на всю жизнь. Хотя годы тогда и были суровые, но на эти годы пришлись их детство и юность, и теперь, когда нам самим далеко за пятьдесят и мы далеко находимся от нашей родины мы особенно понимаем ту ностальгию, которую переживали они.

   У меня есть предложение - в память о наших предках, жителях колоний Нагартав и Романовка, создать сайт, в котором поместить все сохранившиеся материалы, рассказы, фотографии о колонии и её жителях, чтобы увековечить память исчезнувшего поселения, в котором на протяжении 1809-1941гг. жили наши предки. Это необходимo для нас, а также для наших детей, внуков и последующих поколений.

   С глубоким уважением
   Борис Штейман
   borisshteyman@rambler.ru

27-03-2007    

Письмо Вадима Сприкута

   Уважаемый Юрий Котляр!

   Совершенно случайно мой младший сын нашел в Интернете Вашу статью "История еврейской колонии Нагартав", которая, конечно, меня заинтересовала. Дело в том, что это родина моих родителей - отца Сприкута Соломона Исааковича, 1906 г. рождения (упоминается в Вашей статье), и матери Штейман Евгении Давидовны, 1911 г. рождения. В Нагартаве погибли в сентябре 1941 г. мои прабабушка, бабушка и дедушка по линии отца и бабушка, тетя и двоюродный братик по линии матери. Их упоминает в своем письме мой двоюродный брат Борис Штейман. Он вместе со всей семьей сейчас живет в Германии, в г. Ганновере.
   В Вашей статье нашел много знакомых имен, которые часто вспоминали отец и его друзья (Бибе, Карт, Гидалевич, Зевлевер и др.), с которыми он поддерживал отношения во время послевоенного проживания в г. Херсоне. Среди этих имен были и Исаак Фалков (муж моей старшей тети Лизы, урожденной Штейман, погибший на фронте в 1943 г.), и Кальман Меир Абрамович, 1907 г. рождения. Несколько слов о Кальмане. Его жена и двое детей остались в Нагартаве и погибли там. Вернувшись с войны, он в 1948 г. женился на моей старшей тете Кате Зубковой (урожденной Штейман, 1909 г. рождения), у которой муж погиб на фронте. В Херсоне мы жили в одном доме, в одном подъезде, и он всей нашей оставшейся мишпухе был самым родным.

   Насколько я понял из Ваших ссылок об использованных материалах, Вы знакомы с его рукописью "Воспоминания старожила Нагартава". В середине 70-х годов - начале 80-х годов прошлого века он написал около 10-ти вариантов своих воспоминаний и один вариант хранится в моей семье, как память о прошлом.

   Откликаясь на предложение моего брата из г. Ганновера поместить на сайте все, что осталось от бывших жителей колонии, отсылаю Вам фото отца, Сприкута С.И., курсанта автошколы в г. Херсоне в 1928 г., куда он был направлен через 2 года после окончания курсов трактористов, и фото автора воспоминаний Кальмана М.А. с женой Екатериной Зубковой в 1963 г.

   Если Вас заинтересуют довоенные любительские снимки, сделанные в Нагартаеве моим двоюродным братом Зямой Фалковым, погибшим на фронте в 1944 году, и довоенные фотографии выходцев из Нагартавы, сделанные в Херсоне, то я могу выслать их для Вашего архива.
   С уважением и благодарностью за Ваш труд и увековечивание наших предков в памяти оставшихся,
   Вадим Сприкут

   P.S. В Херсоне я проживал до 1957 г. по ул. Фрунзе, 66, а через 2 дома, рядом с бывшей синагогой, проживали в частном доме Котляры по Фрунзе, 62. Не Ваши ли родственники?

18-04-2007    

Письмо Леонида Диневич

Уважаемый Борис,

Посылаю Вам фотографии из семейного альбома моих дедушки, бабушки и отца с мамой.

Еврейское имя дедушки я восстанавливаю по отчеству отца. Но в те времена, на сколько я знаю, могли закрастся и какие то неточности.

Мне кажется на одной из фотографий сайта похожий человек стоит в верхнем ряду слева.

Кроме того на плане Нагартава мы увидели дом Диневичей, вероятно нашего деда.

Ещё жива одна из сестёр отца Анна. Мы попробуем через её детей получить дополнительную информацию о семье и тогда я пришлю что -то дополнительно.

Спасибо Вам за столь благородную деятельность. В союзе у меня были большие возможности помочь в восстановлении истории. Здесь, в Израиле,  к сожалению всё гораздо сложнее.

Мой отец.

Диневич Абрам Самойлович, с. Нагартав Березниговатского района, Херсонской области родился 11 июня 1914 года. (Кстати я родился тоже в этот же день, но только в 1941 году на Сахалине, где отец в то время служил.)

Из того, что я знаю.

Его дед с большой семьёй родственников переселился в Нагартав из Белоруссии (если я правильно понимал отца, они были беглыми крепостными и бежали от бесправия.) Здесь на Херсонщине они образовали посееление и им стали давать земельные наделы для ведения сельского хозяйства. В семье были ещё три сестры (Роза, Геся и Анна). Жили на столько бедно, что зимой у них было одно пальто на двоих.

На каком то этапе жизни у них появилась лошадка. Кажется в советское время они организовали колхоз.

Роза по мужу Раутштейн после войны все годы жила в Тирасполе и работала главных бухгалтером, Геся, по мужу Лебедь, после войны осталась без мужа с двумя дочерьми и все годы проработала в Тирасполе на вин. Заводе. Анна по мужу Русскол все годы после войны прожила и сейсчас живёт в Николаеве.

Мой отец из Нагартава уехал в Одессу, где поступил в военное училище, которое окончил в 1938 году. В этом же году женился на Одесситке Эстер Альт и вместе уехали по назначению служить на Сахалин. Там родился в 1941 году я.

С началом войны нас с Сахалина переселили в Сибирь. Отец уехал сопровождать на фронт из Сибири заключёных и там же по Тулой остался воевать. После войны с немцами воевал с японцами. Получил много наград, в том числе благодарность Сталина за взятие в качестве командира десанта двух островов Курильской гряды. Потом его послали служить на Курильские острова и оттуда в подмосковье Солнечногорск на курсы высшего командного состава Выстрел. После этих курсов мы уехали проджолжать службу на западную Украину. Там пришлось вновь воевать с Бандеровцами. В 1959 году в звании полковника он вышел на пенсию и поселились всей семьёй в Тирасполе. (У меня есть ещё брат Владимир и сестра Софа).

В 1991 году мы всей семьёй уехали в Израиль. В возрасте 84 года он умер и покоится на кладбище в Беер Шеве. По доброте, природному уму, мужественности и честности, преданности семье ему на этой земле равных нет. Все годы, на любой работе и при всех обстоятельствах он был предан своей Стране.

Его сын.

Л. Диневич

07.11.08

Письмо от Дубова Геннадия Владимировича

Семейное дерево.

Дед Мойша Граник                                                                                                                                        Дед  Давид Сокол

Отец Вульф Моисеевич Граник (умер в 1933г.) Мать Лея Давидовна Сокол (расстреляна 14.09.1941г.)

Дети

Всего расстреляно в селе Нагартава  20 человек.

Погибло на ВОВ  3 человека.

Фотошоп 1946

Мой отец, Лев Иосифович Лейдерман, рассказывал: «Не осталось никого и ничего. Осталась только память и огромное желание увидеть хоть что-то, что осталось от дома родителей. А еще отомстить. Т.Г. сбежал с немцами, он был из тех, кто расстреливал нагартавцев. И был трофейный вальтер, и родители  Т. Г. должны были ответить за сына. Не ответили.

От дома родителей ничего не осталось. Ни документов, ни фотографий, ни тайничка. Не осталось и дома.

Есть только место гибели родителей и огромная фотография - портрет деда - Давида Кривицкого в доме председателя колхоза. Да еще крошечная фотография отца, которую разрешили вырезать из групповой фотографии 1939 года членов колхоза им. Кирова».

А потом, через несколько лет, эта фотография, бережно вырезанная по контуру фигура деда, Иосифа Лейдермана, приклеена на фон - бежеватые обои - и вновь перефотографирована. …Серьезный человек в фуражке спокойно и уверенно смотрит на меня. Теперь я уже более чем вдвое старше его, тогдашнего…  Что и каким чудом я могу узнать о нем,  что могу спросить? У кого? Не у кого…

Так я думала. И так это было бы на самом деле, если бы не череда удивительных знакомств и виртуальных встреч, невероятного стечения обстоятельств.

Почти через 70 лет нашлась та групповая фотография, из которой мой отец вырезал в 1946 году уголок…

Сайт Нагартав, созданный Борисом Штейманом, делает огромное дело. Десятки документов, сотни фотографий… Судьбы погубленных людей. Борис прекрасно помнит факты и детали, удивительно легко сопоставляет и соединяет старые и новые звенья,  находит людей, сохраняя коллективную память. Я виновата в том, что многое не помню из того, что рассказывал отец. Сейчас появилась возможность что-то узнать заново. А если бы отец мог увидеть все, что собрано на сайте! Наверняка, и  домиков с вопросительным знаком на карте Нагартава стало бы меньше. С помощью Б. Штеймана незнакомые друг другу люди из разных стран, связанные общей трагедией Нагартава, объединились. Фотографии из семейных альбомов, воспоминания и совершенно случайно произнесенные фразы получили особенный смысл и значение. Нашлась  в Израиле, в Ашкелоне,  и та фотография с вырезанным уголком… К счастью, Барендорф Геня Борисовна вспомнила, что ее свекровь (жена председателя колхоза Л. Барендорфа) рассказывала,  как Лев Лейдерман в1946 году попросил разрешения вырезать фотографию отца – единственное, что теперь осталось у него на память.

Ту старую фотографию  можно восстановить. Фотошоп 2011 года …

Но главное - оказалось, что можно восстановить и обрывки памяти.

   Елена Шогам (Лейдерман)

Добавление к истории одной фотографии

            Фотография с отрезанным Львом Лейдерманом в 1946 году углом, проделав многолетний и многокилометровый путь вместе с большой алией из Советского Союза, оказалась в Израиле в городе Ашкелоне. Отрезанный уголок этой фотографии, совершив не менее сложный путь, который описан на нашем сайте на странице   http://nagartav.narod.ru/sudba.htm,  оказался тоже в Израиле, в городе Ганей-Авиве, а вот соединиться  им помог наш неутомимый доктор Владимир Гурович, который буквально все своё свободное время посвящает посещению земляков из Романовки и Нагартава, ныне живущих в разных уголках Израиля,  и сканирует сотни фотографий и документов жителей земледельческих колоний и их потомков.

Борис Штейман

 ·  Статья из газеты "Народная трибуна" 17/09/2009

Письмо В. Якубсон-Славуцкой

Уважаемая редакция! С замиранием сердца, на одном дыхании прочитала в «Шомрей Шабос» от 18 февраля заметку М. Эндельштейна «В райцентре задуман еврейский музей». Ведь это о моей  родной Березниговатой! Там я родилась и прожила до шестнадцати лет. В этом селе Николаевской области встретились мои родители: папа, Адольф Самойлович Якубсон, окончивший перед этим Высшую партийную школу в Москве, и мама, Софья Давидовна Бендер, окончившая в Одессе мукомольный техникум. Оба были официально направлены сюда: папа — на партийную работу, мама — на местный маслозавод, где она работала лаборантом-технологом. Это была очень красивая и счастливая пара, жаль, что их счастье продолжалось недолго. Начавшаяся война сделала свое черное дело.

Родилась я 20 июня 1941 года, а папу месяцем раньше призвали на офицерскую переподготовку. Так я никогда его и не увидела. У меня еще была сестра Тина, которой исполнилось четыре года, когда началась война. И вот мама вместе с со мной и Тиной эвакуировалась. До сих пор точно даже не знаю, куда именно. По маминым рассказам, сначала куда-то на Дон, а потом — за Волгу. После войны мы вернулись в наше родное село. Жили в центре села, в казенном доме, как тогда говорили. Рядом с нами жили еще две еврейские семьи — Муцмахеры и Кaльманы. В детстве и даже тогда, когда стала старше, испытала много унижений по поводу того, что мы — евреи. Люди-то вокруг были разные. В Березниговатой для некоторых мы были жидами, потом, в Одессе, куда переехали, когда мне шел семнадцатый год, — маланцами, французами… Внешне я не похожа на еврейку, а потому, сталкиваясь с антисемитами, всегда сама себя выдавала и лезла на рожон, защищая свою нацию от незаслуженных нападок.

Муцмахеры в числе первых уехали в Биробиджан. Если бы они не уехали, бабушка Муцмахер обязательно научила бы меня чему-нибудь еврейскому — она соблюдала все праздники, обычаи. Благодаря ей моя мама, хоть и была коммунисткой, тоже старалась не отходить от еврейских традиций. Но ей после войны приходилось так тяжело, что национальное невольно оставалось на втором плане. Помню, бабушка Муцмахер всегда готовила кошерную пищу (конечно, это я поняла позднее). У нас не было сковородки, но свою она никогда нам не одалживала, говорила: «А вдруг вы будете жарить на ней сало!»

Наша  Березниговатая разделена на несколько частей. Хорошо запомнила центр, гору, где стояли наша школа, Горбанивку и Нагортаву. В селе было четыре речки. Самая большая — за горой — Березань. Большинство евреев жили именно в Нагортаве, как-то отдельно от остальных, особняком. Был там у них свой колхоз. Мне они казались очень красивыми и приятными людьми. Запомнила лишь несколько семей, скорее всего, потому, что они приходились нам родственниками.  Бариндорф,  Ингерман,  Лaкус… Вспоминаю еще некоторых, но уже без фамилий, не сохранились в памяти. Директором школы в Нагортаве был наш родственник, очень славный и добрый человек. Он заметно картавил, и было немного забавно слушать, как он преподает математику. Все его очень уважали.

В Нагортаве жили четыре моих троюродных сестры и брат: Петя, Ида, Белла, Геня и самая маленькая Буня (сейчас она — Лена). Ида через некоторое время тоже приехала в Одессу, вышла замуж, но жизнь у нее не сложилась, и она куда-то уехала… Буня-Лена поступала в Одесский университет, на украинское отделение филфака. Сдала экзамены на «отлично», но ее не приняли, сказали, что говорит с акцентом. На самом же деле, говорила она как на украинском, так и на русском языке очень грамотно, четко, любой знаток мог бы ей позавидовать! Я уверена, что где-то в другом городе она поступила в вуз и получила высшее образование.

С удивлением прочитала, что в нашем селе была синагога, да еще такая старинная, построенная в восемнадцатом веке! Никогда этого не знала. Думаю, что она находится в Нагортаве, где всегда было еврейское поселение. Если же не там, а в центре, то, возможно, это здание, где при мне размещался Дворец молодежи. Когда мы уезжали из Березниговатой, там уже были три школы. На горе — десятилетка, и две семилетки — в центре и Нагортаве. Больница, по тем временам большая, находилась выше: в ней, по рассказам мамы, одно время работал мой отец. А главврачом и старшим хирургом был доктор Картава, именно он вскоре после войны сделал моей старшей сестре две операции на ножке. Она получила ранение в эвакуации, попала под бомбежку.

Никогда не могла подумать, что в нашем селе проживало около 3500 евреев! Всегда казалось, что нас совсем мало. Сколько же звериной ненависти питали к нашему народу фашисты, чтобы физически уничтожать его! Хорошо знаю о Холокосте,  потому что бывала в Бабьем Яру, в Богдановском яру, в Доманевке… Что творилось в тех местах, знаю, а вот о своем родном селе — ничего. Мой отец не вернулся домой. Где его застала война, и что с ним случилось, мы толком и не смогли узнать. Кое-что рассказала маме наша землячка Надя Рябоштан. По ее словам, отец попал в окружение и вместе с  такими же, как он, организовал в лесопосадках партизанский отряд. Тетя Надя их обстирывала, с риском для жизни приносила еду. Папу выдал член отряда, который знал, что отец, по поручению отряда, должен был пробраться в наше село. Тетя Надя говорила, что видела, как немцы схватили его, как зверски над ним издевались, а потом убили. После войны мама очень просила ее заявить обо всем, что она знает, в прокуратуру. Но та наотрез отказывалась, чего-то боялась. Так все кануло в неизвестность. Но Б‑г все-таки покарал предателя, его нашли (кто-то на него заявил) и осудили на десять лет. Отсидев полный срок, он вышел на свободу, и маме это казалось несправедливым. Как-то мы шли с ней по улице, и ей стало очень плохо, она остановилась, как вкопанная. Когда она очнулась, то пояснила мне, что не может успокоиться оттого, что предателя выпустили, он жив, ходит по нашей земле, а папу замучили по его вине! Но потом, как бы успокаивая себя, сказала: «Государство у нас гуманное, считается, что он уже достаточно отсидел и смыл позор».

Много лет мама добивалась свидетельства о папиной смерти, но так ничего и не добилась. Случайно, уже в наше время, мой двоюродный брат Виктор, разыскивая следы своего погибшего отца, послал запрос в Березниговатую. Ему ответили, что никаких данных о его отце нет, а вот о дяде, А. С. Якубсоне, то есть моем отце, сведения имеются. Я тут же написала в Березниговатую и вскоре получила свидетельство о смерти. В графе «причина» стояло: «расстрел». Свидетельство было датировано еще 1953 годом, а мы уехали из Березниговатой в 57‑м. Когда я снова обратилась в районный ЗАГС и спросила, кем же и при каких обстоятельствах он был расстрелян, мне сообщили, что это в документах не указано. Пыталась внести отца в «Книгу памяти», обращалась в соответствующие органы Одессы и Николаева, но все тщетно. Требовались какие-то дополнительные подтверждения и разъяснения, которых у меня не было. Вспомнила, что мама говорила о последнем месте довоенной работы отца — артели «Загальна праця», где он был председателем.

Написала в архив, но тоже безрезультатно, к тому времени не осталось ни одного старожила, который бы помнил его.

Очень и очень рада, что в нашей Березниговатой будет еврейский музей, что установлены памятники в местах массовых расстрелов евреев, сожалею, что узнала об этом лишь сейчас, из газетной публикации. В мое время в селе был только один памятник воинам-освободителям. Стоял он перед большим сельским кладбищем. Все праздничные митинги проходили именно там. Мы потеряли связь с родственниками еще в шестидесятые годы. А в семидесятых моего мужа командировали по работе в Березниговатое, там он зашел к Бариндорфам, чтобы передать привет от Якубсонов. Они нас помнили и сообщили мужу, что, наверное, уедут в Израиль. Если наши родственники и другие еврейские семьи, о которых я знала в детстве, разъехались по «заграницам», то, в самом деле, сейчас в Березниговатой почти не осталось евреев. Не могу дождаться теплых дней, чтобы, если позволит здоровье, поехать на свою родину и все увидеть своими глазами!

…В нашем доме было два папиных письма, без конверта, не знаю, откуда они посланы. Сохранялись письма до 1964 года. Потом мы переехали на новую квартиру, и они пропали вместе с фотографиями отца. На одной он был снят в шинели рядом с боевыми друзьями, на другой — в офицерской гимнастерке, на голове — буденовка со звездой. Запомнила несколько строк из его письма, в которых он называл маму Мусенькой, кицанькой, писал, что очень любит Тину: «Ты скоро должна родить, это обязательно будет мальчик, назовем его Борька. Береги его, не давай ему плакать, До скорой встречи, моя дорогая!» Отец не угадал: родился не мальчик Борька, а я, девочка Волька. Во втором письме он писал о войне и в конце были слова: «Мы уничтожим фашистов и снова будем вместе, моя дорогая!» Сегодня у меня остались лишь довоенные фотографии папы. Есть и мамины послевоенные фото, где она снята вместе с сотрудницами Березниговатского маслозавода, и еще один снимок. Это все, что осталось от моих родителей. Мама умерла в 1975 году, сестра Тина — в 2002‑м. Из Якубсонов я осталась одна. Буду очень рада, если на мое письмо откликнется еще кто-то из земляков, и тем самым поможет в создании экспозиции Березниговатского еврейского музея.

В. Якубсон-Славуцкая, Одесса